«Система Сибирь»: идея клуба

Эта речь Брифа звучит на кассете «Система Сибирь №3». Я ввел ее текст, стараясь сохранить всю атмосферу разговора, поэтому сохранил все оговорки, слова-паразиты и т. д.

Узнаешь, Енот? 70-е года. Вот такое даже у меня есть. Баловались понемногу. Сейчас с песнями пока покончено. Я хочу тебе описать несколько вещей чисто технических. Чисто такой разговорчик о предполагаемом творчестве «Скаггетт Аута». Какую форму он может принять, какие методы можно использовать и так далее.

Сейчас, подожди, прикреплю микрофон к себе поближе. Вот так будет нормально? Думаю, что да. Ну, самый нормалёк. Пишет? Да вроде бы пишет. Вот так будет лучше. Ага, нормально.

Ты мне, помнится, в письме присылал твои методы работы. У меня должно скоро к тебе прийти письмо, в котором я... А, должно было уже прийти письмо, в котором я тебе прислал Risk Error, перефразированный на мой стиль. Довольно глупая вещь, прикол чисто был. Ты описывал мне свои методы работы, я тоже хочу поделиться своими. Ты описал мне только три метода: допрос — монолог, прерываемый вопросами. Ну, этого я еще не слышал у тебя. Может быть, ты подавал на кассете эту вещь такого рода, но дело в том, что, знаешь, на кассете я этого не разобрал. Затем репортаж — параллельное описание событий — этого тоже что-то пока еще не слышал, так что экспериментируй. И, наконец Risk Error — паразитизм на чужих текстах с целью переработки их по ритмике. У тебя довольно вышло слабовато это дело, но все равно рисковать стоит.

Я делюсь своими методами. У меня какие методы? У меня есть зарисовка. Паразитизм на ритмике чужих текстов с целью выработки интеграционных методов в творчестве — иначе говоря, соединяющих методов — c целью перевыработки способов перехода от одной системы ритмики, от одной системы мышления к другой. Это бывает иногда полезно для понимания, упрощения понимания, например, чужих, совершенно чужих тебе по духу вещей, чуждых. Затем, второй смысл зарисовки — это текст, или песня, или стих, которые не имеют ни начала, ни конца, которые, собственно не являются конкретным произведением, целостным, а всего лишь является куском твоего собственного мышления, какого-то отрезка твоего жизненного пути и твоих наблюдений и всё такого рода. Но это экспериментируется такая вещь уже давно в литературе существует, и в искусстве вообще, но она, как правило, имеет редкое применение, потому что часть, оторванная от целого — она, как правило, в старых методах не имела достаточной самостоятельности, чтобы быть хотя бы доступной для... не то что понимания, а доступной для взаимодействия с читателем, слушателем, зрителем. Вот ты прослушал мои песни, блок песен «Трек», также прослушал все мои песни в основном. Я хочу тебе сказать, может это и не так, но я считаю, что в основном большинство моих песен — это именно зарисовки. Они как бы просто как чешуйки, отлетающие от основного ствола дерева, растущего к солнцу — можно выразиться так, поэтически. От дерева рок-н-ролла.

Затем, что у меня есть еще? Система «театр». Театр вообще как метод я определяю как ритмование текста фоном. То есть тот же опыт «Скаггетт Аута», только... Я вот послушал «Андроидов» — у них были иногда удачные моменты ритмования, особенно у Наталё были удачные, очень удачные моменты: и голос, и тональность, и тембра, и ритм совпадали с фоном очень здорово и реверт ей совсем не мешал. Хотя другим он, думаю, вряд ли был полезен для улучшения качества их стихов. Пожалуй, лучше всего среди вас пишет именно Наталё. Ну, сравнивать, честно говоря, тебя и ее я не могу — и себя: мы три разных струи, мы три индивидуальности. Остальное я... как сказать? Слабовато. Так вот. Были удачные моменты, у нее совмещалось всё в один узел, в один поток, в одну струю. Понимаешь, моя идея театра — это такое ритмование фоном текста, чтобы текст — любой текст, с любыми паузами, с любыми размерностями, голосами звучал как единое цельное произведение, вместе с музыкой, вместе со всем этим делом — как песня. Звучал чтобы, как песня. И причем, это бы не зависело от длительности текста. Это не оперетта, это уже не оперетта, не опера, он не поется, это просто чтение, выразительное, как говорится, чтение — раньше говорили — но это чтение ритмом. Именно в ритме можно вложить все то, что чаще всего не укладывается даже в сами понятия. Ритм сам по себе — он более доступен для людей, скажем так, более широкого... не более широкого, а усредненного такого миропонимания, которых, как известно, большинство. Почему доступен? Потому что ритм способен внушать, ритм толкает, ритм заставляет чувствовать. Вот в этом и дело, в этом заключалась моя система театра: не воздействие на зрителя, не давление на зрителя, слушателя, читателя... слушателя — а именно проведение перед ним той черты, встав на которую, он вольется в эту работу самостоятельно, потому что его психика, психика человека, — это простая нейрофизиология — психика человека начнет реагировать. Как это обычно бывает в песнях, но песня слишком... Понимаешь, песня слишком коротка, и песня слишком далека. Даже если это песня такая, как рок-н-ролл даже если она сильна, даже если она чиста и правда. Даже если она наиболее близка по простоте к людям самого такого низшего уровня. Понимаешь, она далеко. Она сыграна.

Затем, у меня есть идея ритм-поэмы, поэмы-глюки, я хочу ее положить именно на ритмование, на театр. Метод такой — способ даже просто, а не метод — я над ним думал давно, еще с весны прошлого года. Знаешь, эту идею рано или поздно надо реализовать, это выйдет нечто хорошее. Поэмы-глюки — я тебе ее вышлю, ты увидишь, что это такое. Сам понимаешь, что само по себе, чисто на голос она звучать не будет, зато она прекрасно зазвучит, сильнее всех других возможных вариантов творчесва, и зазвучит именно в кайме ритмов, в кайме песни.

Затем, паралог — параллельно интегрированные эссе — тексты. По точкам схождения смысла ритмики. Это ты можешь увидеть на примере, например, «Коллапсатора». Там разные герои — героем выступает личность автора, Гергендерт, как я там называл — его антипод; затем еще там кое-что. Даже может быть героем простейшее слово — просто слово, рефрен. Рефрен, только не в стихе, а в блоках, в абзацах. Рефрен в абзацах. Вот это паралог. Можно совмещать два совершенно разных текста, разбивать на блоки и наподобие частокола всовывать промежду собой и при этом чтобы — как я говорил, как у тебя было — диалог, монолог, прерываемый вопросами или параллельный, скорее всего репортаж, параллельное описание событий из двух разных точек зрения — только здесь не параллельное описание событий, а стремящееся схождение в смысл и в ритм двух совершенно разных текстов. Как бы две точки кружили по сходящейся спирали вокруг определенной оси вверх по конусу — примерно так можно сравнить, если математически — я привык так излагать.

Затем, что еще можно тебе об этом? Аут — это выполненная в стиле «театр» зарисовка, сатира или юмор или просто шутки-прибаутки, в основном пародии, ну это у меня опыт «Скаггетт Аута», это у меня давно уже практикуется. Я тебе, кстати, после этого прочту несколько своих аутов — старых, правда, но дело в том, что новых я уже не пишу, это меня уже не прикалывает. Надо для этого, понимаешь, материал постоянно иметь, забавляться над кем-нибудь, вот как, например, над $am'ом.

Затем — торчок. Торчком, как ты помнишь, у нас называются песни или клипы в передаче, в эфире передачи. Небольшие по времени передачи ритмуются торчками. Это нужно запомнить — схему СкАута. Полчаса разбивались на три торчка. Было вступление, торчок, потом текст, снова торчок, текст, торчок и концовка. Это очень любопытная схема именно тем, что она компактна. В нее можно впичкать действительно всё, что хочешь, и торчки можно подбирать именно достаточно по численности, чтобы вести основную линию передачи, основную идею. Это очень важно для слушателя, которого необходимо во всей передаче держать именно на одной струне. Чем часто ошибаются молодежные передачи, чем они часто довольно-таки бывают непопулярными среди серьезной молодежи, да и среди большинства людей — тем, что они разбивчаты. Они дают кучу — кучу малу, они суют кучу малу и пихают всё, что ни попало друг на друга, они просто дают, а зритель, если делать нечего — сиди и складывай. На самом деле надо дать четкую твердую линию. Нужно дать струну, нужно дать аккорд. Вот этот театр мой — это и есть аккорд. Наш «Скаггетт Аут» — это и было проба, попытка подойти именно к этой степени аккорда. И думаю, что в определенной степени мы к нему подошли, в чем наша большая заслуга.

Затем, последнее. У меня есть идея — не идея, а метод — трап. Техника трап. Я это называю, когда в эссе полифония ритмики в кайме текстов. Иначе говоря, множество блоков, множество рефренов, разных героев, действующих, говорящих в тексте эссе. Ты знаешь, чем отличаются мои эссе от твоих, поэтому не удивляйся, если я говорю о героях, говорящих в тексте эссе — это совсем другое я понимаю. У меня всё ведется от единственного числа, только это единственное число постоянно скачет. Поэтому я называю это трап в кайме текстов полифония ритмики это означает, что текст разбит на блоки: монолог-эскопадо с примесью психодела, ну или обращение автора к герою-читателю. Разбивка усугубляется рефреном — герой-слово — либо параллельным текстом — паралог. При этом образуется такая система интересная, что внутренние мнения, внутренний подценностный базис при этом, несмотря на то, что постоянно изменяется система мышления в разных абзацах, практически друг с другом мало связанных, кроме общей направленности идеи. Но в этом комплексе, в этом составе всех этих блоков, кусков важно то, что ценностный базис, на который опираются вот эти разные куски, ценностный базис постоянно нарастает, поступенчато. То есть по той системе, в которой идет раскрутка сюжета в обычных, например, рассказах, в моих рассказах это разные блоки, имеющие каждый свой центр тяжести, где центр тяжести располагается поступенчато до завершения сюжета через кульминацию. Система такая. Весьма интересный эксперимент. Я начал эксперимент давно, еще с «Войны». Кстати, сразу удалось. Это было вообще мое первое эссе. Первое, вообще. Не что-либо, написанное первое, а именно первый эксперимент. Уже потом, после того, как я начал писать «Войну», я начал писать стихи. Вот что важно. Интересно, да? Именно ритмика — вот эта ритмика, эксперимент по ритмике — привел меня к стихам. Ладно, это пока всё на методах.

Что еще тут можно выцепить важного?

Совершенно забыл: я хотел тебе объяснить по поводу нашего «Скаггетт Аута» — что это такое было, какие у него перспективы. Как-то знаешь, первым делом, когда я появился туда, я, пока ехал на электричке, я сочинил, успел придумать кодекс клуба который предположительно мы хотели бы организовать. Но никто так и не понял, что собой, собственно, такое этот клуб представляет. Объясняю. Это не миссионерство, которое придумал ты от фонаря к фонарю, от оазиса к оазису... Извини, конечно, за сравнение, но это практически точно. Это не миссионерство, это не просто передача эстафеты далее и так далее по цепочке телеграфной. Нет. Это то, что я тебе толкую вот уже, наверно, месяца три.

Клуб, например, назовем его «Люстра». Активный центр где-нибудь в культурном центре. Иначе говоря, группа человек. Работают там в определенной там передаче, телепередаче, газете, или, скажем, у них собственная крупная тусовка творческая, у них, скажем, студенческий клуб, у них студия. Самое главное, чтобы у них была студия. И знание города, местности, людей и тех, кто этим занимается и способность поиска реализации всей этой работы. В общем, это группа людей-энтузиастов. Чистых энтузиастов. Затем, активный центр в культурном центре в городе, группа, программа, газета и так далее и сеть связи с отдельными членами клуба, проживающими вне центра, через центральную группу, через ядро. Ведется активная переписка, работы выставляются на обсуждение через центр. Периодически организуются тусовки, встречи в любом выбранном месте. Люстра — это люстра. Иначе говоря, мы с тобой находимся в разных местах. Скажем, где-то там в Новосибирске находится определенный центр — группа, которая там реализует, и мы за нее цепляемся. Понимаешь? Мы знаем, что нам есть куда себя толкнуть. Нам есть, куда толкнуть свое вдохновение, куда направить стрелу воображения. Не то что воображения, а именно стрелу духа. И мы снабжаем этот центр своей работой. Обмениваемся. В ответ на что он снабжает нас результатами работы и всех остальных тех, кто наряду с нами работает в этой группе, в этой системе. Я называю это системой, хотя на Систему хиппи это отдаленно не похоже, но начало она взяла оттуда. Почему я назвал это «Система Сибирь».

Вот такие вещи я привел в наш «Скаггетт Аут». Почему я назвал это «Скаггетт Аут», а не просто клуб, потому что центром в нашем случае должна была бы быть именно эта передача. И я хотел в 96 году реализовать это. Энтузиазм был у меня, и я знал, как что делать. Но, увы, ты знаешь, как получилось. Никого это не заинтересовало. По крайней мере, я предложил самое легкое — я предложил банк.

Что такое банк творчества? Это собираются материалы, обрабатываются, дорабатываются материалы творчества разных людей. Обмениваются точно так же в короткой переписке, без всяких активных центров, но существует определенная точка, где всё это накапливается. Со временем, скажем, когда возникает возможность это реализовать, всё это выбирается, есть среди чего выбирать, есть материал. Это самое главное вообще в любой работе: в журналистской, педагогической — в любой, даже психологической. Самое главное — накопление материала, из которого можно было бы выбирать. Лучше этого для пассивной работы придумать ничего нельзя. Это я тебе говорю убежденно. Можно хуже. Можно просто плюнуть на все это и заглохнуть. Но я об этом говорить пока не буду. Пока. Лучше, никогда не буду.

Дальше. О клубе сказал, предположительно я называю его «Люстра», потому что действительно похож на люстру. Это система, как разные бирюльки висят на системе цепочек, сеточек и вешается к одному проводу, к одному крючку, и внутри люстры светит центр, светит лампочка, фонарик, который берет энергию из неизвестно откуда. Из творчества, из духа. Ну, примерное сравнение, а так вообще-то я называю это Система Сибирь. Почему Сибирь — потому что в Сибири настолько велик еще потенциал невостребованный творчества и интеллекта, что, знаешь, это преступление — не обращать на это внимание. Преступление — так и оставить это без ни фига. Понимаешь? Без всякой возможности что-то пробить.

Понимаешь, я уже увидел, что как только мы прорвались на радио, — ты был не прав, когда говорил, что мы просто крикнули, и нас не успели услышать. Нас расслышали — нас расслышали дети. Ты понимаешь? Первыми нас услышали дети. Потом нас услышали единомышленники. Кое-какие, отдельные. Единицы. Но единомышленникам, как правило, не до этого: не до прослушивания; они не верят уже ни во что. Дети, как самые наивные, как самые такие еще доступные — они услышали нас первыми и первыми, что интересно, среагировали. Я тебе как-нибудь напишу этот случай, да и не один случай это был. Это важно очень, это общая тенденция. То есть, едва мы высунулись, и едва нас успели понять — чем именно мы отличаемся от другого рода передач, с такими же претензиями на общее внимание, понимаешь, о нас уже начали думать. О нас начали думать. Нами начали думать. Это очень важно. Видишь, в чем дело: обычные программы, которые ломятся за популярностью, как Туаев заставил нас ломиться за популярностью — из-за чего мы и развалились. А если честно признаться — я развалил. Те, кто гонится за популярностью — ты сам понимаешь, они давят, они переполняют пустотой. Можно так сказать. Они штампуются подряд, шуруют что ни попадя, лишь бы это звучало. А цели у этого для самого слушателя нет абсолютно никакой. Слушатель остается жертвой — бабой, которую завлекают, для того, чтобы приятно провести ночь, и в общем, всё такого рода. Слушатель в таком случае — у нас настолько расплодились эти передачи, что возникает такое ощущение, будто на молодежных всех этих каналах, на всевозможных этих брифингах, пофингах и всех остальных вещах и играх — принимают нас за шлюх, которых нужно еще уломать для того, чтобы мы стали слушать все эти бредни и, мало того, для того чтобы дали себе всунуть в определенное место, и чтобы они там получили удовольствие, а мы получили проблемы. Понимаешь? Дело-то всё заключается в чем? Нам этого было не нужно. Нам нужно было пойти к ним. Вся наша цель нашего «Скаггетт Аута» именно не сверху вниз кричать. Вот что самое интересное.

А знаешь тон самый главный, который я уловил в «Скаггетт Ауте»? Вот послушал — одна кассета единственная у меня есть. Самый основной тон, который у нас был — это просьба. Не как просят в радиопередачах, а именно просьба сердечная. Просьба сердца. Ну наподобие того, что ты тогда сказал. Ты правильно сказал тогда в лозунге «цветики-семицветики», что «Люди, давайте любить друг друга, пока мы живы». То же самое был и сам по себе «Scuggette Out». Мы кричали всем свои видом, всем своим творчеством, всем своим временем. Мы кричали: «Люди! Ребята! Давайте быть друзьями. Давайте жить вместе». То есть, «Scuggette Out» — ты действительно прав — «Scuggette Out» ни на капли не отошел от рока, он его продолжил. Понимаешь, в чем дело? Почему я и говорю о том, что «Скаггетт Аут» — это нечто совершенно новое в истории вообще культуры... не в истории культуры, это я уж чересчур загнул, а в истории, скажем, искусства 20-го века. Еще не было, в 20 веке, во всяком случае... Методика творчества уже была. Уже есть психология творчества — уже существует. Игры творческие существуют. Обмен творческий существует. Группы, идея групп существует, но еще не существовало, не существует пока еще творческих... как бы это назвать, не симбиоз, а...

Можно сравнить: Маяковский когда-то говорил, что творчество должно служить времени и людям. Понимаешь? Тогда почему его осмеяли — потому что это было смешно: как это может творчество, чистое духовное творчество пойти на потребу дня. Понимаешь, всё зависит от запросов людей. От духовного запроса людей, от морального запроса людей. А сейчас, в наше время, что самое поразительное, столько вокруг дерьма ни накопилось, но запросы людей почему-то вот самого по себе общества — вот я заметил, вычислил — запросы людей как таковых вообще гораздо выше, чем может представить себе даже самый такой великий гуманитарий. Почему? Потому что людям некуда деваться. Именно сейчас люди лучше всего понимают просьбу. Лучше всего сейчас люди понимают доверие им. Понимаешь? А когда мы приходим к ним конкретно, они не верят нам, естественно. Они нам не поверят. Почему не поверят — во-первых, соблазн наколоть нас самих, потому что они нам не верят, а во-вторых — а кто знает, может и мы их наколем. А тут... Понимаешь, мы приходим к ним с радио. Мы от них ничего не требуем. Абсолютно ничего. Мы приходим к ним с радио. Но мы даем им свою дисциплину. Мы показываем, как можно, мы пример. Врубился? Вот в этом и заключалась вся идея клуба. В этом и заключалась идея объединения нашего творчества, синтеза творческого. В этом заключалась, скорее всего, идея Маяковского. Мне так кажется, за что я его глубоко уважаю.

Играет «Круиз»

Не надоедает? Это играет старый добрый Круиз 87-года. Еще диск у меня сохранился до сих пор. Интро. У меня существует разработанная собственная теория группы. Почему это я тебе всё это так разъясняю — потому что я это выложил в определенную систему, более-менее систематизировал. Поэтому могу уже сейчас опираться конкретно в своей работе, в своем мышлении. Еще меня увлекла такая вещь, как группа реабилитации. Группа реабилитации личности. Обычно у нас это воспринимают как чисто технически-педагогически: забитый человек приводится в эйфорическое состояние и в этом состоянии он отправляется и едет по своим делам: теперь ты хороший. Вот это у нас представление о группе реабилитации. Я предлагаю группу реабилитации именно такого рода группу, как наша. Сравни Наталё. Не Наталё, нет — Наташку КроуН. У меня здесь тоже много таких. Еще кто-нибудь. Ты сам, я тоже по-своему калека. Мы собрались вместе, мы, каждый, не цельные люди, мы какой-то кусочек человечности. Мы, каждый из нас по отдельности — это калека. Можно так сказать. Может, я насчет тебя не прав, не знаю. Но мне кажется, что очень много скрывается под всеми этими вещами, как такие загрузки. Так вот, мы целостны, мы полны именно в этом творческом синтезе. Вот этот творческий синтез, группа, на которую он опирается, в которой он работает — это и есть группа реабилитации. Здесь личность — личность-урод, личность-калека возводится до степени индивидуальности. Вот это моя главная, пожалуй, идея, которая полезна была бы очень многим и многим: и психологам, и терапевтам, и прочим. Она применяется в стране давно система, но применяется тоже паралитически. В определенной степени ограничивается эта штука, а именно в степени выбора группы, выбора метода действий, выбора... ну вообще, тут много зависит. Она ограничивается определенной системой государства, которое эти группы обеспечивает. Понимаешь, в чем суть-то? То есть, проблема в том же самом, в чем и проблема школы. Запрос государства — это и есть школа. Запрос государства к человеку, к личности, к воспитанию личности. И поэтому немудрено, что при современном состоянии государства в последнее время школа плодит калек — интеллектуальных, моральных калек. В этом и заключается проблема. Государство требует интеллектуальных рабов. Ему не нужны индивидуальности, ему не нужны личности — ему нужны люди, которые достаточно люди для того, чтобы быть гражданами.

Понимаешь? Моя группа реабилитации, как ты назвал это: оазис. Моя идея группы реабилитации на самом деле всё немножко не так. Не оазис и пустыня. Это не сравнимо — группа реабилитации и такая система. Сравнить можно только знаешь только с чем? Сравнение может быть только как между... между песней и кашлем. Разница есть. Есть разница. Кашель — это болезнь. Не природа уже. Если пустыня — это еще как-то относится к природе, к биосфере Земли, то кашель — это уже болезнь, это уже ненормальность человека. Так вот эти все системы воспитания, эти все системы калечения человека — это и есть тот самый кашель. Каждое новое поколение вырастает из старых штанишек, а государство по привычке и учителя передают нам ту систему воспитания, которая воспитала их, считая, что по своей мере именно этим и ценна эта система тем, что воспитала жестко и твердо. У разных времен разные требования. Это не учитывается чаще всего.

Группы реабилитации, которые я придумываю, клубы, которые я придумываю и все эти идеи — они служат не для того, чтобы нам развлечься. Вот в чем ты ошибся. Они служат не для развлечения. Они служат даже не для поиска новых видов искусства. Служат не для того, чтобы побаловаться музыкой и куда-то вылиться. Они служат для того, чтобы служить обществу. Тому обществу, которое возможно с нашими возможностями, возможностями человечества. Я люблю человечество, я это твердо говорю почему — потому что я люблю человечество то, которое оно могло бы быть или которое оно будет с его перспективами и с его интеллектуальной мощью и с его возможностями. Возможностями общества. Это человечество я люблю и ради него я работаю. Может быть и это тоже мой стержень, один из немногих. Может, я тебя перегрузил уже. В таком случае я сейчас займусь прочтением некоторых вещей своих, а конкретно — прочту сначала прибамбасы свои скаггетт-аутские, старые некоторые стихи, которые я тебе не высылал. Есть вещи, которые почему-то насправедливо мною и другими были забыты и никуда не вмещены. Эту неисправность мы сейчас исправим. Ну а на другой стороне у нас скорее всего пойдут заготовки театра. Попытаюсь что-то такое скомпоновать.