Silicorg. «Цикл»

Предупреждение. Все имена и события случайны. Все совпадения вымышлены. Мнения главного персонажа в основном совпадают с точкой зрения автора.

Рассказ 2

Этот рассказ написан в соавторстве с Mindalin'ой (г. Москва)

   Известный в своем микрорайоне физик и одновременно лингвист-самоучка Вальдемар Паскваль шел домой из Дворца Культуры. Он возвращался с репетиции своей рок-группы, которая называлась «Три амбала». Впрочем, рок-группой это можно было назвать с очень большой натяжкой. Как стиль ее, так и состав, был весьма и весьма оригинальным. В группе было четыре человека.

   Прежде всего — ударник, башкир по имени Загид. Да, он был именно ударник, а ни в коем случае не барабанщик. Его инструментом являлся стол, на который было в изобилии свалено всякое добро: батарея парового отопления, деревянный пень, тяжелый железный лист и детский ксилофон. К столу была прикреплена рама, к которой подвешивались оцинкованная ванночка для купания младенцев (при ударе она издавала мощный звук, очень похожий на звук гонга), самодельные маракасы из консервных банок, наполненных мелкими подшипниками, и расписная дуга от конской упряжи с разнокалиберными бубенцами, которые нежно трямкали, когда по ним проводили каким-нибудь предметом. Таковых предметов у Загида было два: в одной руке он держал молоток, а в другой — палочку со стальным набалдашником.

   Здесь необходимо сделать маленькое отступление. Отличительной особенностью стиля группы были двух-трехминутные соло на ударных в каждой песне. Все музыканты переставали играть на своих обычных инструментах, а брали в руки палочки и долбили в барабаны и тарелки. Таким образом, ударниками были все.

   Второй участник группы (по имени Мартинь) играл на клавишных и был в этом деле настоящим мастером. Дело в том, что детство нынешнего клавишника прошло в Домском соборе города Рига, среди хористов и органистов, причем преимущественно среди последних, поскольку уже тогда он отличался от всех прочих хористов массивным телосложением, очень этого стеснялся и страдал от их насмешек, не вынеся которых и сбежал в областной Дворец Культуры. Мучимый, тем не менее, ностальгией, он соорудил ножную клавиатуру из педалей от детских автомобилей и сложную систему струн и молоточков для тарелок, расставленных по бокам и впереди синтезатора. Эта конструкция помогала ему выдавать виртуозные пассажи на тарелках в моменты drum-solo. Они-то и снискали ему славу настоящего мастера. Имя Мартинь было довольно редким (как, впрочем, и он сам).

   Гитарист (и по совместительству барабанщик), которым был Вальдемар Паскваль, во время работы в студии и выступления не расхаживал по полу. Он был «привязан» к одному месту, потому что одна его нога постоянно находилась на педали большого барабана. А рядом с колками его Jolana Star VII укрепляли малый барабан. По нему и нужно было ударять гитарой. Поэтому на ней игрались, как правило, медленные соло или медленный аккомпанемент. Не так-то просто играть на струнах и одновременно совершать мерные движения грифом; да при этом еще и работать ногами. Впрочем, Вальдемар и без того не особо блистал как гитарист, что объяснялось его перманентной задумчивостью, в результате которой он иногда забывал, где находится, и начинал невпопад бренчать что-то свое — к счастью, не переставая при этом исполнять обязанности ударника.

   Особой гордостью группы был вокалист Степан. Он умел петь и death-металлическим, и чистым, высоким напряженно-пронзительным голосом; и издавать глухие звуки, переходящие в стоны боли; и злобно рычать, как будто крича какие-нибудь ругательства в лицо фашисту, ухваченному за воротник. Здесь же, в этой группе, он сочетал все эти свои способности, причем переходы от одной манеры пения к другой были часты и безупречны. Во время исполнения он редко стоял на ногах — он обычно ползал на коленках.

   В его одежде были предусмотрены карманы для разных вещей, а блестящий военный кортик с ярко-желтыми ножнами и ремнями служил не столько украшением сценического костюма, сколько еще одним источником звукоизвлечения. Во время ударных соло (ну и не только) вокалист или бил киянкой по полу, поднеся микрофон, или использовал столовые приборы: просто удивительно, сколько разнообразных звуков он мог извлечь, например, всего лишь скрежеща зубьями вилки по лезвию вышеупомянутого кортика.

   Ясно, что при таком авангардном составе и industrial у них был сильно авангардный.

   Сегодняшняя репетиция была совсем не такой, как обычно. Группа опробовала новый сэмплер, только что купленный клавишником. Это событие даже отодвинуло на задний план проблему названия группы.

   Дело в том, что сначала группа планировалась из трех человек, и назвали ее, соответственно, «Три амбала». Вокал должен был выпасть на долю Вальдемара. Но на первой же репетиции стало ясно, что его глухое пение, больше похожее на сдавленный шепот, годилось только для doom-металла средненького пошиба, а на этот стиль группа не ориентировалась. К тому же, хотя проект и был авангардным, но такого количества фальши в голосе выдавать не планировалось. На других участников эту задачу переложить никак было нельзя: у нагруженного физически ударника не хватило бы дыхания, а клавишник сосредотачивался на своей игре и отвлекаться на пение не мог.

   Пришлось искать отдельного вокалиста. Он был найден быстро. Помимо певческих талантов он внес в группу еще и свой микрофон. Это была какая-то редкая модель фирмы LG, дающая специфический звук. Возможно, микрофон срезал какую-то часть частот, а может быть, дело было в чем-то другом — неясно. Но едва уловимые особенности тембра, которые выдавал именно этот экземпляр, группе сразу пришлись по душе, поскольку подходили по стилю.

   После принятия нового члена в группу возник вопрос об ее названии. «Четыре амбала» — это не звучало. А оставлять старое название значило ущемить кого-то из участников. Такого мнения придерживался клавишник. По его убеждению, если в названии фигурирует число «три», то это значит, что одного (конечно, последнего, то есть вокалиста) не ставят ни во что. Этого он не принимал по моральным соображениям и настаивал на немедленной смене названия. Самое интересное, что как раз Степан в этом не усматривал никакого ущемления и воспринимал название группы как классную шутку. Поэтому и не возражал против сохранения названия, и даже наоборот. Что же касается Вальдемара, то он в этом вопросе пока не занял определенную позицию. Он всегда стремился к компромиссным вариантам и не любил принимать решений, не обсудив сначала их подробно и всесторонне.

   Вот и сегодня, пока ожидали появления почему-то задерживающегося клавишника, он решил еще раз выслушать разные мнения и стал выяснять, что думает обо всем этом до сих пор не высказывавшийся ударник.
   — Ну а ты, Загид, как думаешь?

   Ударник засопел. Он не любил таких вопросов. Да и вообще любых. Больше всего ему нравилось постукивать по разным предметам в поисках новых ударных инструментов в свою коллекцию, а споры по поводу названия он всегда оставлял Вальдемару и Мартиню. Но сейчас последнего не было, а первый требовательно смотрел на него, и Загид решился. Набрав побольше воздуха, он произнес:
   — Я чо, я ничо...
   — Можно, я скажу? — внезапно встрял вокалист, бесцельно шатавшийся по студии. Ударник тут же просветлел и сделал вид, что наводит порядок на столе.
   — Слышь, Волька, — продолжил тем временем Степан. — Когда я к вам первый раз пришел, ну, на прослушивание, помнишь? — меня же как раз Мартинь встретил, и я подумал, что остальные двое такие же. А как вас с ним, — вокалист кивнул на ударника, — увидел...

   Упоминание трех амбалов (ведь под эту категорию действительно подходил лишь клавишник) вызвало у него улыбку. Потом он примерил это название на новый состав из четырех человек, и улыбка перешла в гомерический хохот. Вальдемар, не понимая, уставился на веселящегося вокалиста, но, разобрав слова: «Три амбала... ой, не могу!» — тоже захихикал. И даже ударник улыбнулся.

   В это время послышался топот какого-то очень грузного тела, перекрывший их хохот. Сначала они подумали, что это идет их клавишник, но тут же поняли, что даже при всей своей объемности тот не мог издавать такого топота. Через некоторое время в двери показалась какая-то большая коробка. За ней в комнату протиснулся Мартинь. Улыбаясь, он поставил коробку на стол, сказав при этом: «Вот!».

   Это оказалось его новое приобретение: синтезатор «Korg N1», о котором он в последнее время мечтал и много говорил. Покупка была немедленно распакована и включена.

   Пока другие изучали надписи на панели, клавишник уже успел настроить какой-то тембр, а вокалист схватил инструкцию и углубился в изучение новых звуковых возможностей. Пробуя разные режимы, Мартинь наигрывал какие-то экспромты и наконец остановился на звучании, хорошо знакомом всем. Это был тот самый звук органа Хэммонда, который использовала группа Deep Purple.

   После очередной музыкальной фразы вокалист вдруг вскочил и попросил повторить сыгранное.
   — Подходит! — сказал он, вслушиваясь в ритм, и попросил сыграть это снова.

   Мартинь начал играть, а Степан голосом, похожим на Lacrimosa и Мумий Тролль одновременно, спел по-английски несколько строк из инструкции.

   Но, поскольку инструкция была написана далеко не в стихотворной форме, «песня» очень быстро сбилась с ритма. Выход был найден вокалистом моментально:
   — Помнишь «Crunge» у Led Zeppelin?
   — Аа! Понял!

   Пение технической прозы тем же «улыбчивым» голосом с характерными Led-Zeppelin'овскими подвываниями под звуки хэммонд-органного аккомпанемента вызвало у Вальдемара рассеянную улыбку, которая перешла в смех, когда молоток, выпавший из рук изумленного ударника, с затактом громыхнул по железному листу. Невероятно, но клавишнику и вокалисту в этой обстановке удалось сохранить серьезность и продолжить рождение искусства, аналогов которому в мире еще не было. Что и говорить: мастерство не прохохочешь!

   Покончив с очередным абзацем, музыканты стихли.
   — Да, ребята, — проговорил Загид, — этак мы запросто и Конституцию России споем.

   В очередном приступе всеобщего смеха едва были слышны слова Вальдемара: «Или "Правила устройства электроустановок"».

   Когда все наконец более-менее успокоились, Мартинь, мечтательно возведя очи горе, с чувством произнес:
   — Вот это я понимаю! Вот это звук! Вот это...

   Тут он внезапно умолк и как-то подозрительно шмыгнул носом. Когда же все трое на него уставились, он покраснел до кончиков ушей и, застеснявшись, пояснил:
   — Когда я только-только сбежал из Домского собора, мне пришлось долго скитаться по всяким сельским клубам. Сами понимаете, какие в них расстроенные инструменты...   — Заметив некоторое напряжение на лицах товарищей, он тут же быстро поправился.   — Я хотел сказать, раздолбанные пианино. Вы не представляете, что это за ужас, когда ля бемоль звучит как соль диез! Не говоря уж обо всем остальном. Ну так вот. Однажды где-то в Эстонии я попал в удивительный клуб. С архитектурой в стиле барокко. С хорошо поставленной акустикой — для этого первые два ряда кресел были обиты бархатом. Со свежими цветами в хрустальной вазе на рояле каждый день. Да-да, в этом клубе было не какое-то там пианино, а рояль. С чехлом. А звук! Я с тех пор и до сегодняшнего дня такого ни разу не слышал!

   Он еще раз любовно провел рукой по панели синтезатора, мимолетными движениями пальцев изменяя настройки, потом развернулся к клавиатуре лицом, прикрыл глаза и с неожиданной легкостью сыграл начало «Лунной сонаты» Бетховена.
   — Совсем как в Эстонии! — заявил он радостно по окончании этого опыта.

   Так за новым синтезатором и закрепилось прозвище «Эстония».

   Когда сентиментальное настроение понемногу улетучилось, Мартинь подошел к вокалисту и забрал инструкцию, сказав:
   — Давай. Буду дома подбирать мелодию к этой бумаге.

   Вокалист вытаращил от удивления глаза.    — Ты что, серьезно?! Ты это собираешься петь?
   — Вполне. Эксперимент интересный. Почему ты так удивился?
   — А им это надо? — спросил Степан , указав рукой вокруг.
   — А без разницы. Я же тебе объяснял, какие у нас в группе отношения.
   — Ах, да! Анархия.
   — Компромиссов! — закончил Мартинь.

   Сейчас уже никто не помнил, кто именно придумал назвать взаимоотношения «анархией компромиссов», но термин явно был подходящим. Как и в любом творческом коллективе, в группе неизбежны споры. И надо было сделать так, чтобы и не создавать почву для конфликтов, и не зажимать творческие способности. Поэтому в любых спорах старались прийти к общему согласию, не жалея времени на обсуждения. Если всё же общего мнения никак не достигали, то ни голосованием, ни чьей-либо волей ничего не решалось. Каждый имел право предложить и реализовать свою версию.

   На первый взгляд может показаться, что всё это ни к чему — только зря тратить время на разные варианты. Но группа была любительской; и то, что делали ее участники, было для них хобби. Поэтому спешить им было некуда. А в процессе работы над «ненужным» вариантом могут всплыть свежие и интересные идеи. И каждый был уверен: его предложения всегда учтут и обсудят. Это было лучшей гарантией здорового психологического климата в группе. А сколько материала появится для разных сборников неизданного и неизвестного!

   Вот так необычно прошла сегодняшняя репетиция. Вальдемар шел домой и размышлял. Он принял решение: не менять название группы, что бы там ни говорили некоторые. А эксперимент с пением инструкции был и вправду забавным! При желании, наверно, так спеть можно что угодно. Вальдемар вспомнил выражение на своем любимом искусственном языке:

      Gaoceo bi hie Nai tia pei sua to hiu kua hie te tia kei Tai hiu.

   Это вполне можно было спеть:

      Гаошейо би хъе Най тъя пэй суа то хъю куа хъе тэ тъя кэй Тай хъю.

   И попробуй догадаться, что так звучит на логлане формула магнитной восприимчивости парамагнитного тела!

      Хи = (Np²)/(3kT)