Товви ра Райд. «На грани»

   Вода была спокойна и черна, как само время. Она тихо, почти неощутимо лизала ноги, в бесплодных попытках остановить движение. Тяжелая, холодная влага обволакивала душу, затягивая ее сплошной непроницаемо-тоскливой пленкой, так, что становилось трудно дышать...
   Глубины не было. По крайней мере, ее не ощущалось: ноги от чего-то отталкивались, тело было погружено в воду строго по пояс, но дно внизу отсутствовало. Он двигался словно бы по некоей границы раздела между более легкой, еще подвижной водой и водой мертвой, склизкой, потерявшей всякую надежду на подъем вверх и навсегда ушедшей на дно мироздания. Делалось не по себе при мысли о том, что этой последней под ним гораздо больше, чем первой. Больше даже чем секунд в вечности... Что-то подсказывало ему, что копится она здесь с самого начала времен... Нечто, скрытое от разума и всегда появляющееся в самый неподходящий момент, вдруг вырвалось на свободу, и теперь без устали вдалбливало ему в голову неприложные истины, от которых волосы вставали дыбом и стон самопроизвольно уходил прочь от легких. И, хотя он изо всех сил гнал от себя подобные знания, мощь и всесокрушающая сила их с каждым шагом лишь увеличивалась, и вскоре достигла того предела, за которым начинается неотвратимое падение в бездну. Тогда он остановился, страшась перешагнуть тонкую, едва различимую грань между жизнью и истиной, и открыл глаза.
   Было темно. Лишь откуда-то сзади и сверху пробивался одинокий бледно-оранжевый лучик света, и нежно прижимаясь щекой к поверхности воды уходил вдаль, постепенно сливаясь с ее тусклой, металлически поблескивающей в темноте кожей. Там, где безмятежно-черное небо окунало свой бархатный хвост в воду, завершая цикл вселенских метаморфоз, луч сворачивал влево, очерчивая стальной нитью пол-горизонта и скрывался внигде. Его собрат возвращал небу долг, довершая границу серебром...
   Безумный, свободный, по-осеннему грустно-прохладный ветер носился взад-вперед над бескрайней, ровной водяной коростой, изредка протяжно всхлипывая, заставляя море откликаться странным гулким эхом, и то и дело по-дружески сжимая в объятьях Рика, идущего на встречу с самим собой... Затем он с улыбкой распутывал накрутившийся на руку плащ и мчался прочь, туда, где над самой кромкой воды, слабо мерцая, висели посеребренные сединой галактики и туманности, оставленные Создателем про запас. И море долго смывало с кожи отпечатки его незримых пальцев...
   Рик смотрел вдаль, и ему казалось, что горизонт медленно и неотвратимо приближается. Даже теперь, когда он, пересиливая инерцию, остановил собственное тело, заставив темную жидкость, противно всхлипнув, закружить вокруг него хороводом, нить, разделяющая две бездны, вопреки всем законам логики, продолжала неуклонно ползти ему на встречу, постепенно становясь все отчетливие и отчетливие. Это было необъяснимо. Впрочем, Рик не особо нуждался в объяснениях. Он просто созерцал приближение грани, понимая с тоской, напоминающей чем-то зубную боль, что, так или иначе, он обречен ее переступить. Механизм запущен и никакие волевые усилия его уже не остановят, ибо помимо его, Рика, воли в этом мире существует еще воля моря, а оно непреклонно и равнодушно, как смерть...
   ...Вяжущая прохлада уцепилась за руку, пытаясь пробраться вверх, залезть в самое сердце, туда, где по преданьям обитает душа. Странная, тоскливая, безымянная прохлада, одиноко блуждающая над самой поверхностью воды, вечно глядящаяся в нее как в зеркало, но никогда не видящая своего отражения, и оттого еще сильнее тоскующая. Обреченная вечно быть собой... Рик окинул ее отрешенным взглядом и удивленно сморгнул. Однако, тонкие пальцы по-прежнему сжимали его запястье. Тогда Рик, брезгливо поморщившись, стряхнул безымянную мерзость в воду, и завороженно проследил взглядом ее падение в глубину, уверенный, что все это — лишь плоды больного воображения и что он волен поступать с ними по своему усмотрению. Фантазия не сопротивлялась. Она знала, что Рик обречен... Рик тоже знал. И тоже не сопротивлялся...
   Когда нечто, бывшее однажды мертвенно-прохладным, окончательно растворилось в воде, Рик вновь взглянул на приближающийся горизонт, и вдохнув полные легкие фатализма, коим был буквально пропитан воздух, расправил плечи, наполняясь постепенно странным покоем и неземным умиротворением, готовясь встретить будущее достойно, с подобающим по случаю спокойствием и пониманием в душе.
   Серебристая леска двигалась, еле заметно раскачиваясь и то и дело покрываясь мелкой рябью. Рик вдруг осознал, что уже может различить как дрожит ее кромка, как вспыхивает серым и сизым вода, обрушиваясь в неизвестность с края из-за которого нет возврата, как взметаются к бесконечно далекому куполу неба мелкие, практически невидимые, но слишком живые еще капли в бессмысленном желании спастись... Рик печально усмехнулся, заглянув в собственное будущее.
   Его всегда огорчал этот вид. Во многом из-за мерзкой, но непреклонной в своей правоте уверенности в том, что изменить будущее нельзя. И он всегда усмехался, понимая разумом все величие, весь гротеск этой неизменности, но будучи не в силах примириться с ней сердцем. И даже сейчас, когда само будущее подходило к своему логическому концу, Рик не мог заставить себя не жалеть о нем... Так же как не мог когда-то заставить себя не верить в неизбежность разлуки...
   Но время неумолимо, и нечто, однажды родившееся, рано или поздно обязано умереть. Даже если это нечто — любовь, даже если она кажется вечной... Однажды познавший сей странный эакон уже не может жить спокойно... По крайней мере, Рик не смог...
   А как все было раньше!.. О, как все было раньше... Странные встречи, теплые взгляды, ночные трамваи, неоконченные прощания, нежность рук и тепло душ... И те маленькие, незаметные глазу творящего мелочи, от коих захватывает дух и разум беснуется под тонкую музыку слов: любит, любит, любит... И свечи, сгорающие, подобно одинокому сердцу весной, и пьяная роса утра новой эпохи... И медленное восхождение на вершину счастья, задерживаться на которой, почему-то, запрещено, а спускаться — мучительно больно...
   И вечное, ноющее сознание неотвратимости конца, доводящее до паранойи, заставляющее кричать, оставаясь наедине с самим собой, и требующее забвения в ЕЕ присутствии, трусливо поджимающее хвост и ползущее прочь... Мутно-пристойное, истинно социальное недоверие к действительности, вопящее на все лады: «Если все идет хорошо, то что-то здесь не так! В ЖИЗНИ ТАК НЕ БЫВАЕТ!..»
   Да. Именно так. Ибо время нельзя растягивать бесконечно — однажды оно-таки лопнет...
   Рик не хотел познать, пережить тот момент, когда будущее становится прошлым. Не желал вкусить крови бьющихся о камни несбыточных надежд... Потому и ушел, остановив СВОЕ время в самом начале конца, когда солнце старой новой жизни только-только склонилось к закату, темнея и съеживаясь, как сухофрукт... Он бежал, оставив в памяти терпкий аромат вечерних грез и послеполуденное спокойствие затянувшейся невозможности. Не давая набрать силу тупому некто, постоянно вопрошающему: «Разве ЭТО может быть правдой? ЭТО слишком долго, чтобы быть правдой!», заставляющему озираться вокруг со все нарастающим недоверием, вечно во всем искать подвох, вводя в идиотский порочный круг из сомнений и страха перед неизбежными ошибками, каждая из которых приобретает характер роковой... Ушел туда, где уже никто и никогда его не найдет. Где он, однажды уснув, никогда более не проснется, навсегда оставаясь за гранью реальности...
   ...Воздух вокруг уже ощутимо дрожал, словно в предвкушении безумия вечного падения, и хотя Рик прекрасно понимал, что это ЕГО несет течением к водопаду, мозг не покидала навязчивая ассоциация с концом света — столь неутомимо и, казалось, самостоятельно, пожирал водопад бессчетные кубометры странной воды, столько пугающей горечи было в нарастающем гудении и шелесте, обещающем в скором времени превратиться в рев... Рик поежился, но продолжал упрямо стоять на месте, относительно воды, ожидая наступления своего часа икс с решимостью, достойной воина. От такого сравнения его сознание вновь глупо и горько ухмыльнулось, вспоминая не к месту былые опыты трусости.
   Так он и стоял, медленно скрываясь в шуме и водяной пыли и постепенно теряя способность рассуждать, что, впрочем, приносило огромное облегчение, пока легкое прикосновение чего-то чуждого окружающей действительности не заставило его встрепенуться и прозреть.
   — Люди подобны планетам, — пропел в сознании до истерики знакомый голос. — Нас тянет друг к другу та же сила, что и отталкивает. И мы, стремясь познать и принять друг друга, получаем слишком большое ускорение и, однажды сблизившись, уходим все дальше и дальше друг от друга... И лишь немногие способны выйти на стационарную орбиту, ибо для этого надо вовремя изменить скорость движения...
   — Ила? Откуда ты здесь?!
   — Неважно. Я и сама не знаю...
   — Зачем ты пришла?! Это же верная смерть!
   — Для одного — да... Но я здесь, чтобы быть с тобой — и водопад времен нам не страшен.
   — НАМ?!
   — Это не так?
   Пауза.
   — Так, Ила... Точно так... — Рик обернулся, чувствуя каждым нервом, напрягшимся в ожидании катастрофы, как замирает течение реки. Его встретил свет изумительно близкой души. Заплаканные глаза лучились счастьем.
   — Ты поймала меня на самой грани между самопожертвованием и эгоизмом. Спасибо. Делай...
   — Глупый!.. — ласковый голос не дал завершить фразу. — Это я была на грани!
   — Да?.. Интересно... Впрочем, это не суть важно, так?
   — Так!
   — Вместе?
   — Вместе!
   — Навсегда?
   — Навсегда!
   — Ура?..
   — Ура!..
   Водопад протяжно и грустно вздохнул, обдав на прощанье удаляющуюся пару дождем обессиливших брызг... Рик обернулся, чтобы улыбнуться ему в ответ, но ничего не увидел, и от удивления проснулся...
   ...Комната вокруг плавала в тусклом свете, льющемся сквозь шторы из распахнутого настежь окна. Легкое дыхание неба шевелило ткань, загораживающую путь солнечным лучам, и по паркету блуждали странные, сюрреалистические блики. На стене над кроватью красовалась свежая надпись: «Будущего нет!..»
   Рик сел в кровати, привычными движениями нащупывая одежду. Сознание работало в пол-силы, отчаянно пытаясь вернуть навечно ушедший в небытие хэппи-энд. На секунду Рик замер, заставляя разум окончательно проснуться. Спустя миг он уже жалел о приложенных усилиях...
   ...Мир за окном утопал в рассвете. По-утреннему бледное сияние, просачиваясь между домами, расчерчивало улицы на темные и светлые сектора, словно гигантские шахматные доски, фигурами на которых служили здания, башни, деревья и фонарные столбы. Тишина медленно уходила, отступая из центра к окраинам, исчезая до следующего заката в глубине забытых богом дворов и подворотен. Плавно и величественно наступал новый день. День, которого не было, поскольку Рик не должен был сегодня просыпаться, просто не имел права...
   Воздух пах весной. Озверевший ветер трепал одежду, пытаясь научить ее летать...
   Глядя на распростертый под ногами тротуар, Рик усмехнулся, ибо, все-таки, так не бывает в жизни, только во сне... Затем он глубоко вздохнул, и с усилием разжал пальцы, цеплявшиеся за оконную раму. Вселенная перевернулась вверх ногами...
   ...За секунду до того, как водопад каснулся его ног, Рик почувствовал, как узкая теплая ладонь легла ему на плечо.
   — Ничего не бойся. — сказал солнечно-теплый голос. — Я с тобой.
   И, не зная, плакать ему, или смеяться, Рик подумал, что ТАК, вообще-то, тоже не бывает... Затем был асфальт.

09.03.1999